Шахматы издревле назывались «королевской игрой», а титул сильнейшего игрока наделял его обладателя особой, почти мистической, привлекательностью. Тем более, что за всю историю шахматных Королей было не так много. Если брать официальный отсчет с первого матча на первенство мира 1886 года, то их было всего шестнадцать. Семнадцатый может родиться на наших глазах в поединке Магнуса Карлсена и Фабиано Каруаны. Так кем же были эти люди, оставившие столь глубокий след в истории?
Евгений Атаров
Шахматы, в том виде в котором мы знаем их сейчас, появились в Европе в начале XV века, однако о первых чемпионах мы можем судить лишь по мифам и отрывочным упоминаниям из рукописей. Они были развлечением, забавой, но никак не предметом интеллектуальных споров. Лишь в эпоху возрождения во Франции они поднялись до уровня искусства, - и тут же в культурных слоях выдвинулся очевидный лидер.
Им оказался оперный композитор Франсуа-Андре Филидор. Он довольно быстро взял верх над сильнейшими игроками Парижа, собиравшимися в популярном кафе «Режанс», и был признан непревзойденным. Отправляясь в поездки по Европе, он с удовольствием садился шахматную за доску в Англии, в Германии и в Голландии - везде с одинаковым успехом. После же того, как он стал участником невиданного для середины XVIII века аттракциона сеанса одновременной игры всего-то на трех досках и сыграл, не глядя на доску, его провозгласили величайшим игроком в истории.
Мало того, что Филидор являлся сильнейшим игроком своей эпохи, он повлиял и на развитие шахматной мысли, издав учебник, в котором заложил многие основы из современного представления о шахматах, почти на сто лет опередив время.
С его уходом со сцены чуть ли не полвека не появлялось столь же значительной и яркой фигуры. Только в 1820-х годах в том же «Режансе» взошла звезда Луи Шарля Лабурдоннэ, который в отличие от своего предшественника, сыграл несчетное число матчей с местными, но, главным образом, британскими игроками, лучшим из которых на тот момент был Александр Мак-Доннел. Их поединки получили название «Битвы наций», публика следила за ними с не меньшим интересом, чем за сменой династий. Пикантности ситуации добавляло то, что француз был, по-сути, первым шахматным профессионалом, благосостояние которого зависело исключительно от успешности его выступлений. Он был выдающимся популяризатором игры и считался сильнейшим в мире вплоть до самой смерти. Такая честь больше не выпадала никому.
Разумеется, Лабурдоннэ выпустил свою книгу жизни «Новое руководство по игре в шахматы», но главное - он основал и выпускал первый шахматный журнал «Паламед», который послужил толчком для развития периодики в Европе. С тех пор лидеры шахматной мысли считали своей прямой обязанностью не только побеждать соперников за шахматной доской, но также делиться своими открытиями.
Таким был англичанин Говард Стаунтон, который «правил» шахматным миром двадцать лет после Лабурдоннэ, первый и второй чемпионы мира Стейниц и Ласкер, и лучший русский шахматист конца XIX века Михаил Чигорин, да и многие другие.
Стаунтон был в шахматах не только игроком и издателем, но и организатором (к слову, его именем назван самый популярный комплект фигур). Он стал инициатором проведения самого первого международного турнира, в Лондоне в 1851 году.
Говард считался безусловным фаворитом, но к удивлению британской публики, победителем турнира вышел Адольф Андерсен, учитель математики из Бреславля. Более того, игра, которую показал молодой немец произвела на всех такое сильное впечатление, что его тут же провозгласили шахматным королем, а его яркие партии навсегда остались в памяти под именами «бессмертная», «неувядаемая» и т.д. Но у нового властителя дум не было никаких идей, что делать со свалившейся на него славой, и по окончании школьных каникул он отбыл в свою гимназию, играя только по большим праздникам. Один из них наступил осенью 1858 года.
Как вы думаете, сколько времени, особенно в середине XIX веке, надо было для того, чтобы обрести мировую славу? Кому-то для этого не хватало и целой жизни, но Полу Чарльзу Морфи хватило одного года. Гениальный американец к своим девятнадцати годам уже успел закончить университет, но не мог открыть свою юридическую практику, и вынужден был чем-то занять себя, пока не исполнится двадцать один. Этим «чем-то» как раз и стали шахматы. Быстро победив всех в Новом Орлеане, он отправился на первый всеамериканский конгресс, где первенствовал и там. Поняв, что в Новом свете ему больше не с кем играть, он бросил вызов Стаунтону, и поплыл в Англию.
Хитрый шекспировед вызов отклонил, и Морфи обрушил свой праведный гнев на оставшихся соперников. Что в матчах с лучшими соперниками, что в сеансах (в том числе вслепую) он почти не знал поражений, а когда уже собрался вернуться к себе домой, все вспомнили про Андерсена, и спешно пригласили его в Париж.
По сути, это был первый матч на первенство мира. Несмотря на болезнь Морфи, из-за чего партии проходили в его гостиничном номере, американец был на голову сильнее - семь побед, два поражения и две ничьи. Андерсен признал свое поражение и под аплодисменты собравшихся объявил Пола «королем». А спустя несколько месяцев, в Нью-Йорке, его короновали уже по-настоящему, с троном и с короной!
Увы, покинув старушку-Европу, он больше не играл в шахматы.
Имя Морфи всплыло почти тридцать лет спустя, когда Вильгельм Стейниц бросил вызов на поединок за титул «World Chess Champion» Йогану Цукерторту. Считавшийся в ту пору сильнейшим игроком мира австриец считал, что просто не имеет морального права бросить перчатку кому-то, пока тот жив. Два года велись переговоры, а когда все формальности были соблюдены, 50-летний Стейниц сокрушил своего молодого противника, за месяц одержав оговоренные в контракте десять побед: +10-5=5.
Старик Стейниц удерживал титул чемпиона еще восемь лет, но главное, что он подарил шахматному миру основы понимания позиционной игры. С тех пор, как появились его «Современная школа и ее тенденции», революция была необратима.
А одним из лучших «учеников» ее был Эммануил Ласкер, который, обойдя других претендентов, бросил вызов стареющему чемпиону, и в 1894 году перехватил у него корону, которую удерживал за собой целых двадцать семь лет! Математик и философ внес в шахматы «психологический» элемент, побеждая своих противников не только тем, что искал сильнейшие, но и наиболее неприятные для конкретного соперника ходы. Пройдя суровую школу «кафейных» шахмат, он понимал, что нельзя быть сильнее и лучше любого противника, но у каждого есть слабости. Надо только знать, как ими пользоваться. Он никогда не принимал вызовов на матчи, когда чувствовал, что не сможет победить, уклоняясь от них за «золотым валом» (да-да, в начале XX века не было системы розыгрыша короны, - и чемпиона на матч мог вызвать только тот, кто обеспечил бы призовой фонд). Но когда надо, Ласкер всегда был в ударе.
Он и титул свой в 1921 году фактически «продал» кубинскому гению Хосе-Раулю Капабланке: разоренный первой мировой войной, он за солидное вознаграждение согласился играть с ним в Гаване, да еще в 30-градусную жару. С доктора хватило четырнадцать партий, из которых он не выиграл ни одной. Словно в доказательство того, что исход был несправедлив, он до самой смерти опережал Капу в турнирах.
Тот был, наверное, самым легкомысленным и одаренным из чемпионов мира, по слухам, у него дома даже никогда не было шахмат. А зачем они, если Хосе-Рауль, в четыре года научившись играть, просто наблюдая за партиями отца, знал о них все и даже чуточку больше. Он не проигрывал на протяжение десяти лет и получил кличку «шахматный автомат». Казалось кощунством, что он в принципе может кому-то уступить. Но такой момент, конечно, наступил, причем довольно скоро.
Как известно, наши недостатки - это продолжение наших достоинств, а гения мог победить только фанатик. Пока Капабланка продолжал считать себя избранником фортуны, Александр Алехин (который был младше его на каких-то четыре года, но как реальный претендент на корону сформировался гораздо позже) не мог прожить ни дня, не представляя, как свергает того с пьедестала. И если кубинцу сама мать-природа нашептывала, куда лучше ставить фигуры и пешки, будущий «гений комбинаций» выгрызал все потом и кровью, бесконечно шлифуя и совершенствуя свой стиль игры. Такой титанической работы над собой, которой проделал Алехин перед историческим поединком 1927 года в Буэнос-Айресе, пожалуй, не совершал ни один шахматист. И, несмотря на это, смог выиграть «на тоненького».
Великая победа для одного, трагедия для другого - не удивительно, что эти двое больше никогда не разговаривали друг с другом. Они так и не сыграли матч-реванш. Алехин был готов играть с любым кроме Капабланки, он на два года даже утерял свой чемпионский титул (в 1935 году он уступил голландцу Максу Эйве, а в 1937 году с блеском отыгрался), впав в рефлексию и алкогольную зависимость.
А потом в судьбу шахматной короны опять вмешалась Вторая мировая война. Попавший в германский плен, всеми забытый, больной и лишенный средств к существованию, умер Алехин в ранге чемпиона. Считается, что перед смертью он получил вызов на матч от Михаила Ботвинника, но мог ли состояться их поединок - большой вопрос. В любом случае, не желая упустить корону (были планы провести титульный матч с участием экс-чемпиона Эйве и американца Решевского), СССР предложил провести, и что особо важно, профинансировать матч-турнир на первенство мира.
Его победителем, причем с огромным отрывом, стал Михаил Ботвинник, который открыл эру советских чемпионов. Лучшие годы «патриарха» были уже позади (он играл на равных с Капабланкой и Алехиным еще в 30-е годы), но добравшись до короны, он защищал ее изо всех сил. Логик, обладавшей железной волей и самодисциплиной, он разработал целую систему подготовки, и часто переигрывал соперников дома, «в кабинетной тиши». Не было равных ему в искусстве анализа, Ботвинник находил мельчайшие тонкости позиций, которые ускользали от других. Это был уже новый, по-настоящему профессиональный уровень. Так над шахматами не работал никто, а на Западе стали работать лет сорок спустя, обеспечив советам гандикап.
Ботвинник сыграл семь матчей за корону! Трижды - с Василием Смысловым, тот на год (1956) стал чемпионом. Дважды - с Михаилом Талем, повторив предыдущую историю с потерей (1960) титула. По разу - с Давидом Бронштейном (ничья за счет победы в предпоследней партии) и Тиграном Петросяном, которому «повезло», что матчи-реванши отменили, и у Ботвинника не было шансов отыграться.
Петросяна сменил Борис Спасский, который, в свою очередь, в эпическом матче 1972 года уступил Бобби Фишеру, фантастические результаты которого привели к лавровому венку. Что говорить, у каждого из советских чемпионов были и стиль, и харизма, однако к тому моменту шахматы все больше становились «вещью в себе», завязанной на коммунистической идеологии. Гений-одиночка Фишер совершил по-настоящему Прометеев подвиг, сумев прорваться сквозь плотные ряды советских шахматистов. Но для такого эгоцентрика с резким чувством справедливости этот груз оказался непосильным. Как и Морфи, который разочаровался в соперниках, Фишер не смог смириться с бюрократией и цинизмом, пронизавший шахматный мир.
Бобби не стал защищать свой титул в 1975 году, и ушел в никуда, оставив после себя только выдающиеся партии, десятилетия служившие эталоном.
Нежданно-негаданно наступила эпоха Анатолия Карпова. Рационалисты повсюду захватили мир, и 23-летний чемпион со своим «ровно столько, сколько нужно для успеха» правил балом. Пока все лили слезы по поводу его не состоявшегося матча с Фишером, он выигрывал в год по десятку турниров, по сути, не встречая серьезного сопротивления. Его главным оппонентом стал, скорее, классовый, чем спортивный соперник. Речь идет о незадолго до этого сбежавшем из СССР Корчном, имя которого даже нельзя было произносить. А на исходе победных лет он дождался-таки исторического оппонента - Гарри Каспарова. Словно комета, вспыхнув на небосклоне, он был едва ли не полной противоположностью Анатолию Карпову, в чем-то напоминая Таля.
Два «К» сыграли друг с другом целых пять, а если считать первый, безлимитный, растянувшийся почти на полгода, то и все шесть матчей за корону. Столь грандиозного противостояния не было никогда, а если брать разницу творческих векторов, может и во всей истории спорта. Даже Али с Фрезером дрались всего трижды.
Каспаров, избежав полного разгрома в первом поединке, в каждом следующем чувствовал себя все увереннее, пока не положил оппонента на лопатки.
После этой битвы титанов, к тому же на голову превосходивших всех остальных, последовавшие битвы за корону воспринимались как неумелые поделки. В них не было какой-то безумной интриги, такого же колоссального внутреннего напряжения, взаимного желания соперников разорвать друг друга. Да и в стилевом отношении во многом под влиянием компьютера, все стали уж слишком похожими.
Владимир Крамник победил 37-летнего Каспарова, а спустя восемь лет его сдвинул с пьедестала Виши Ананд, который был на пять лет старше соперника. А на момент встречи с будущим королем Магнусом Карлсеном индийцу стукнуло сорок четыре.
И вот после столь долгого перерыва со дня последнего матча КАрпова и КАспарова, который состоялся в 1990 году, нас ждет по-настоящему грандиозный поединок, а ежели повезет, то и многолетнее противостояние, в котором сойдутся без преувеличения два лучших шахматиста планеты, находящиеся в расцвете сил. Даже глядя на фамилии героев поединка в Лондоне, не уйти от ассоциаций: КАрлсен против КАруаны.
И как у прежних «КА» наблюдается настоящая пропасть в творческом подходе к шахматам. И в отличие от последних матчей никто не предскажет, кто из них лучше…